Месяц назад писатель-фантаст Сергей Чекмаев заявил, что сборник рассказов «Беспощадная толерантность», составителем и одним из авторов которого он является, «занял первое место по продажам среди всех электронных книг». Есть в этом заявлении нечто залихватски тартареновское. Не очень верится, что этот сборник русскоязычного трэша стал самой продаваемой книгой в мире. Но факт остается фактом: в русскоязычном секторе Интернета книжка шуму понаделала, и бумажная ее версия раскупается довольно бойко.

Обсуждать литературные достоинства собранных под обложкой «Беспощадной толерантности» текстов бессмысленно. Так называемая современная российская фантастика к собственно литературе отношения практически не имеет. И тем не менее, этот непритязательный интеллектуальный продукт представляет немалый интерес, поскольку является слепком (я бы даже сказал – анатомически точным слепком) умонастроений довольно значительной части нашего общества.

О коммерческих успехах Чекмаева и Ко сообщают ресурсы, казалось бы, далекие от проблем литературного процесса, например «Православный дайджест новостей». Православная публика захлебывается от восторгов. И не только она. Сборник пришелся по вкусу всевозможным патриотам, консерваторам и охранителям, очень и очень многим.

С другой стороны, у многих он вызвал столь же бурное неприятие. Люди либерального образа мыслей демонстративно морщат нос и изображают брезгливые гримасы. Самая громкая на сегодняшний день рецензия на чекмаевский сборник озаглавлена «Здравствуйте, доктор Геббельс!».

Скандальчик вокруг «Беспощадной толерантности» возник еще до выхода сборника в свет. По словам г-на Чекмаева, ему неоднократно поступали угрозы от неких анонимных лиц. «Наиболее непримиримая часть сторонников толерантности» (так называет их Чекмаев), якобы, угрожала сорвать презентацию книги. Думаю, относиться к подобным заявлениям стоит не более серьезно, чем к сообщениям о «первом месте продаж среди всех книг». Очевидный пример безыскусного, простецкого даже маркетинга.

Во всяком случае, срывать презентацию и испортить российским фантастам праздник не пришел никто. Зато освятить своим присутствием мероприятие явились аж два лица духовного звания. Один (или одно – тут уж не знаешь, как написать) из них, «хорошим оперным голосом» спел на публику «Хорста Весселя», о чем потом с восторгом рассказывали участники мероприятия, а другой (о. Всеволод Чаплин – «один из концептуальных мыслителей современности», как охарактеризовал его недавно некто из сетевых православных) произнес сногсшибательную речь (мы о ней еще скажем пару слов).

Предполагается, что «Беспощадная толерантность» – отклик на актуальные проблемы, стоящие перед российским обществом. «Может ли бессмысленная и беспощадная толерантность уничтожить конкретную страну?», - задает в предисловии практически риторический вопрос г-н Чекмаев. Ответ, в общем-то, уже фактически содержится в вопросе. Но чтобы у нас точно не осталось никаких сомнений, г-н Чекмаев нам его подсказывает: «В теории – может».

Неискушенный читатель тут мог бы прийти в недоумение. Толерантность — это ведь всего лишь терпимость. Что такое «беспощадная терпимость»? И как вообще терпимость может что-то разрушить, а уж тем более целую страну? Но столь наивного читателя просто нет. Сегодня каждый знает, что в досужих разговорах о политике российский человек под толерантностью понимает нечто иное. Это нечто имеет довольно туманные очертания, но в общем и целом сводимо к понятиям «демократия» и «либерализм».

Эти понятия, в свою очередь, до предела мифологизированы, и всяк трактует их на свой лад. Например, отец Всеволод Чаплин, а также, видимо, и большинство авторов и читателей сборника «Беспощадная толерантность» делают это примерно так (цитирую ту самую блестящую речь на презентации): «Толерантность в предельном своем развитии – это смерть свободы слова, свободы мысли, нравственности, превращение человека в механизм с заданными функциями». Вот, ей богу, отсылками к Оруэллу нас практически затерроризировали, и поминать его становится почти неприлично. Но это оно самое и есть: «Мир – это война», «Свобода – это рабство».

Собственно, по этому рецепту и изготовлены практически все тексты сборника: нам обещали рассказы о «толерантности», на самом же деле они о диктатуре. Причем диктатура это какая-то странная. Вот, например, мироустройство, смоделированное в тексте г-жи Китаевой «Окончательный диагноз». Человек в этом мире обязан испытывать извращенные влечения, быть педофилом, фетишистом или, на худой конец, параноиком. Если отклонений у человека нет, его подвергают «принудительной коррекции». Общество живет под девизами «От каждого по способностям, каждому по диагнозу» и «Психопат – это звучит гордо». Проявлений толерантности, пусть даже и доведенной до абсурда, во всем этом найти не получится даже под микроскопом. Но дело уже даже не в этом. Очень хочется понять, кто, собственно, выигрывает от такого мироустройства? В мире замятинского «Мы» или у того же Оруэлла (простите!) выгодополучатели понятны, и понятно, на чем вся система держится. Здесь же… Cui prodest? И, что тоже важно, что выигрывает этот неизвестный кто-то? Не понятно. Тогда почему изображаемый нам мир вот такой? А просто автору так захотелось. Другого объяснения нет.

Отдельные авторы, скажем, Лео Каганов, хотя бы делают вид, что их рассказ – шутка. А к шутке какие могут быть претензии? Разве только что шутка неостроумная, плоская и поэтому совсем не смешная. Надо же, школьную училку либералы и толерасты ущучили за то, что она на уроке физики рассказывала, что разноименные магнитные полюсы притягиваются, а одноименные всегда отталкиваются. Обхохочешься прям.

Но другие даже на такую плоскую шутку не способны. Они серьезны, даже слишком серьезны, каменно серьезны:

«— Видишь, что получилось из неплохой вроде бы идеи. Вот возьмем странность, отклонение от некой общепринятой нормы. С одной стороны, никуда не годится странности запрещать. Тем более за это наказывать, преследовать, травить и тем более убивать. Что мы при этом получаем? Правильно. Закоснелое, неразвивающееся традиционное общество, где все живут в страхе быть не такими, как все. С другой стороны, что мы получили сейчас, когда как бы странности разрешили?

— Что?

— Закоснелое, неразвивающееся общество с идиотскими странностями вместо умных, выверенных временем традиций. Общество, где все живут в страхе быть такими, как все. Верно? Тупик какой-то, да?

— Тупик, — вздохнула Настя. — Чебурашка сказал бы — потерялись.

— Потерялись. Но не тупик, — возразила Гертруда. Хлебнула коньяка. Зажмурилась. — А штука вот в чем. Люди как бы хотели сказать, что они уже умные и развитые. Изменили отношение к норме, понимают и уважают любую странность. А на самом деле? Мы не изменили отношение. Мы просто изменили норму».

Это Татьяна Томах пытается философствовать устами своих героев (текст «Дом для Чебурашки»). Цитата получилась великовата. Зато мы можем в полной мере прочувствовать и погрузиться.

Вкратце маленький мир г-жи Томах выглядит следующим образом. Санкт-Петербург поделен на районы, в каждом из которых обитают только представители определенной культуры. На Петроградской стороне живут мусульмане, в непрестижном Купчино – эльфы.

В этом мире, как вы уже поняли из цитаты, отменены, нет, даже не так, ЗАПРЕЩЕНЫ «умные, выверенные временем традиции», «все, что складывалось веками и тысячелетиями, шлифовалось, отлаживалось». А еще в этом мире запрещены (это и составляет трагедию героини рассказа) парные гетеросексуальные браки. Почему? Понять это невозможно. Думаю, даже сама авторша не смогла бы вам это объяснить. А вот потому что так!

Правда, как выясняется по ходу знакомства с текстом, традиции отменены не все и браки запрещены не всем. Джамиля из мусульманского района живет во вполне традиционной, патриархальной семье, с мужем и с установкой, что нужно рожать и растить детей. Но такое позволено, видимо, только "черножопым" с Петроградки.

Я специально огрубляю. Г-жа Томах ваяет «высоким штилем». Язык ее текста – тошнотворная смесь всхлипывающих причитаний и слащавого сюсюкания. Она, конечно, не могла употребить вульгарное слово «черножопые». А жаль: было б хоть одно злое и живое слово в тексте. К тому же идейно г-жа Томах не отличается от тех, кто подобные слова использует регулярно.

А еще в мусульманском районе вовсю процветает архаическая традиция побивания камнями. Жители района занимаются этим по выходным. И все это, напомню, в мире отмененных традиций.

Авторша в этом никакого противоречия не видит. И если ее прямо спросить, как же вот так получается, она бы, вероятно, ответствовала нам, что традиции бывают не только «умные» и «хорошие», но и «глупые» и «плохие». И вот именно первые, столь дорогие нашему сердцу, в мире «Дома для Чебурашки» отменены, чтобы мучить «нормальных людей» (вот тут я ни секунды не сомневаюсь, что г-жа Томах использовала бы именно эти слова). Зато традиции «глупые» и «плохие», которые «нормальные люди» не приемлют, сохранены в неприкосновенности.

Логики в этом нет никакой, поэтому и текст получается натужный, выморочный и тоскливый.

Вопрос, где авторы сборника понабрались идей, которыми питают свои чудовищные фантазии, в общем-то, даже не возникает. Общество сегодня усилено закармливают именно таким, с позволения сказать, интеллектуальным продуктом. Выше я цитировал о. Всеволода Чаплина. Позволю себе цитату еще одного его коллеги. Так получилось, что в последнее время представители именно этого рода занятий претендуют на то, чтобы задавать интеллектуальную моду.

Итак, протоирей Александр Новопашин просвещает свою паству: «Какова главная ценность Конституции объединенной Европы? Вы не поверите – гомосексуализм. Почему именно гомосексуализм? Да потому что в понимании современных либералов абсолютная свобода - это когда человек свободен настолько, что может извратить собственное естество. Почему извращенцы ставятся в Европе чуть ли не во главу угла? Потому что они «по-настоящему свободны», ибо пожелали извратить свою природу и извратили ее».

Не хочу обсуждать, как эти словеса соотносятся с европейской реальностью. У нас, в конце концов, свои березки. И среди этих березок гуляет, например… Ну вот хотя бы составитель сборника «Беспощадная толерантность» г-н Чекмаев собственной персоной (текст «Потомственный присяжный»). Судя по именам персонажей, действие рассказа происходит в России, видимо, в не столь отдаленном будущем. И здесь все, как батюшка Новопашин расписал: гомосексуалисты – «прогрессивные», им везде зеленый свет, натуралы – в загоне, их презрительно называют «двуполы».

Герои рассказа, семья «двуполов», мечтают завести детей. Но своего родить не получается, а очередь на усыновление растянута на восемь лет, и приоритет получают, само собой, «прогрессивные».

Вернемся ненадолго в нашу нефантастическую реальность. Приведу немного статистики. По данным Департамента госполитики в сфере воспитания, дополнительного образования и социальной защиты на 2011 год в России насчитывается 700 тыс. детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей (почти как после Великой Отечественной войны – тогда было 680 тысяч сирот). В интернатных учреждениях разного вида постоянно находятся около 400 тысяч детей (это уже данные Общественной Палаты). Беспризорников в стране – 4 - 6 млн. Это по самым осторожным оценкам. Но обратите внимание на разброс цифр. Четкого учета нет. И некоторые эксперты утверждают: беспризорников в России уже 7 миллионов. Многолетней очереди на усыновление при этом не наблюдается. В 2011 году было усыновлено всего 10 816 детей. И из них 114 потом вновь вернулись в детские дома (63 по инициативе усыновителей).

И вот на этом фоне г-н Чекмаев рассказывает нам ужасы про восьмилетнюю очередь на усыновление. Знаете, эта антиутопия как-то больше смахивает на благостную утопию.

И то, что всякие гомики оказываются в этом мире «продвинутыми» и успешными, вполне закономерно.

Судите сами. Герой Чекмаева, чтобы ускорить продвижение в очереди на усыновление, заседает в Ювенальной палате, разбирая дела родителей, которых собираются лишить родительских прав. Естественно, лишенцами оказываются исключительно семьи «двуполов», это кто бы сомневался. Среди них нет ни наркоманов, ни алкоголиков, ни явных садистов. Но тогда за что же их так?

«Школьница написал жалобу на родителей — не купили новый планшет и лишили похода в кино за какие-то провинности». Получается, семья воспитала потребительницу и стукачку, которая к тому же явно не испытывает ни малейшего чувства привязанности к родителям. То есть родители потерпели крах. Со своей родительской ролью они явно не справились.

И еще пример. Семья Суриковых. Это близкие знакомые главного героя, чью судьбу он вынужден решать в финале рассказа. У Суриковых двое детей: дочь-подросток и новорожденная малышка. Старшая дочь объявляет себя лесбиянкой, ссорится с родителями, уходит из дома, скитается и наконец попадается на воровстве в магазине. А родители, соответственно, попадают на заседание комиссии Ювенальной палаты.

С семьей Суриковых на протяжении рассказа мы имели возможность познакомиться довольно основательно и могли составить о ней впечатление. Это семья патриархального, домостроевского типа (у Чекмаева все семьи «двуполов» строятся по этой модели). Муж зарабатывает деньги и вообще «решает вопросы». Жена занята исключительно обслуживанием интересов мужа. Сама по себе она беспомощна, и не только в плане зарабатывания. «Традиционные» женщины в изображении Чекмаева вообще лишены личности. Единственное качество, которым они все обладают – истеричность.

И вот дочь Суриковых посмотрела на взаимоотношения своих родителей, на мать, беспомощную истеричку, и вполне резонно решила, что для себя такого не хочет. От родителей она ушла, но навыков самостоятельного выживания у нее нет, ей их не привили (что и понятно: женщине в «традиционной» семье они попросту не нужны). Зарабатывать она не умеет, научиться воровать не успевает – ее ловят. Отвечать за свои поступки она тоже не умеет и сваливает вину на родителей. То есть, и эта оказывается бессовестной стукачкой.

Чекмаев, конечно, пытается нас убедить, что это общество настраивает детей против родителей, подталкивает их писать доносы. Но, по-моему, очевидно, что доносы становятся возможны потому, что никакие человеческие узы старшее и младше поколения «традиционной» семьи не связывают.

Автор, вроде бы, хотел изобразить как «нормальные» люди терроризируются обществом извращенцев, но у него получилась история о кризисе патриархальной модели семьи. История, надо признать, весьма убедительная, но явно непредусмотренная авторским замыслом.

Лет уже, кажется, пятнадцать назад Сергей Калугин спел: «Мир припал на брюхо, как волк в кустах…». Это и есть мир, в котором мы сейчас живем, мир накануне больших перемен с непонятными перспективами. В таком мире у хорошего писателя много работы, тем более для писателя-фантаста. А уж тем более у писателя в России. Мы обитаем среди океана нерешенных и нерешаемых проблем, человеческих горестей и большого горя. Это живой, кровоточащий материал для литературы. Главное не отворачиваться и не закрывать глаза. Но наши литераторы почему-то предпочитают блуждать в лабиринтах собственного сумеречного бреда.

И даже когда в поле их зрения вроде бы попадает реальная проблема, они демонстрируют полнейшую творческую беспомощность.

Вторая часть сборника «Беспощадная толерантность» называется «Гости дорогие». Нетрудно догадаться, что в нее включены рассказы о мигрантах. Проблема мигрантов, взаимоотношений пришельцев и автохтонов, проблема столкновения культур – настоящая проблема, комплексная, сложная, в художественной литературе еще никем толком не разработанная и не осмысленная. Благодатнейший материал. Но что же с ним делают авторы «Беспощадной толерантности»!

Они выбирают самый простой путь, путь мифологизации. Установка примитивнейшая: пришельцев нужно дегуманизировать, расчеловечить по максимуму. В итоге мы имеем следующее (Светлана Прокопчик. «Вид на жительство»): «Из сливного отверстия унитаза мощными неторопливыми толчками выбиралось огромное червеобразное тело с острой головой.

— Простите! — гулко рявкнул механический голос. — Очень не хотел вас напугать. Не волнуйтесь, я гражданин, потомственный червеземлянин, декларация о доходах будет предоставлена по требованию. И у меня к вам есть просьба личного характера. Очень личного.

Трейси тяжело дышал в дальнем от визитера углу. Главное, напомнил он себе, не назвать этого гада паразитом. Мыслящие глисты требовали, чтобы их именовали строго червеземлянами, а «паразита» считали оскорблением личности. И судились. У них львиная часть доходов состояла из выигранных исков. Правда, налоги платили честно, этого у них не отнять…

— И что вам нужно? — спросил Трейси.

— Со мной стряслось великое несчастье. — Если бы у глиста были глаза, ему полагалось бы мученически закатить их. А заодно настроить интерпретатор на передачу эмоциональных оттенков. — Мой носитель скончался.

— Сочувствую, — равнодушно ответил Трейси. — Обратитесь на биржу занятости. Может, там есть вакансии симбионтов.

— Мне отказали. Видите ли, у них есть вакансии на бесполых, мужских и женских симбионтов. А гермафродиты им не подходят! Это недопустимо. Это дискриминация по половому признаку, вы не находите?

— Безусловно. Вы уже обратились в суд за защитой вашего достоинства?

— О, конечно! Но пока будет длиться тяжба, я, увы, последую за своим несчастным носителем…

С воплем человек вылетел в коридор, саданув дверью по морде червя. Тот заорал, и даже дешевый интерпретатор отразил бурю эмоций:

— Вы не можете!.. Вы негодяй!.. В суд!.. Расист проклятый!.. Нарушаете мои права мыслящего существа!.. Я гражданин Земли и тоже имею право на жизнь!»

Русские люди чужаков не любят. Их, впрочем, никто не любит, но русские, кажется, не любят их особенно сильно. Я в этом смысле – плоть от плоти моего народа. Чужаки вызывают у нас чувство дискомфорта. Не говоря о настоящих неудобствах и неприятностях, которые они нам доставляют.

При всем при этом, читая процитированный выше текст, я испытывал чувство жгучего стыда. А там ведь дальше еще присутствуют паук, обвиняющий гуманоидов в арахнофобии, и всевозможные мыслящие тараканы и прочие насекомые из-за которых герой рассказа не может найти работу (все рабочие места заняли «гости дорогие»). Это, вероятно, самый стыдный текст в сборнике. Но г-жа Прокопчик, разумеется, не испытывает по поводу своего творения даже чувства легкой неловкости.

И что самое удивительное и одновременно кошмарное, многим этот текст нравится. Уже несколько раз натыкался в разных блогах: именно вот этот кусок про глиста из унитаза цитируют с восторгом. Причем делают это люди, о которых я такого и подумать не мог.

И вот теперь мы возвращаемся к тому, с чего начали. «Беспощадная толерантность» – сборник беспомощных с точки зрения литературы текстов, текстов попросту глупых. Но! Вероятно, десятки тысяч наших соотечественников действительно мыслят схемами, наглядно представленными в этой книжке. Очень важная оказалась книжка, архиважная. И если про тексты сборника мы можем говорить «гротеск», «намеренное доведение до абсурда», «литературные приемы», то с живыми людьми, с восторгом поглощающими этот продукт, такой номер не проходит. Именно эти сумеречные демоны и обитают у них в головах, без всяких скидок и оговорок.

Признавать это, конечно, весьма неприятно. Мы ведь сидим с этими людьми в одной лодке. Или, лучше будет сказать, в одной яме. И при таких раскладах нам всем никогда из этой ямы не выбраться.